Сцена и за ней.

Первое – режиссура.
Среди горящих факелов ты должен. Ты должен. Даже в вакууме, в тишине космоса, наедине с взорвавшимися лёгкими и вскипевшей кровью. Ты должен. Остальное приложится, раб. Готовься, верь, жди, может, ещё запомнишь, как всё начиналось.

Второе – время.
В конце эона, в момент моргания, под занавес балетный. Пожалуй, подойдёт. Ещё добавьте длительность в девяносто три секунды, не более и не меньше. Можно одолжить Ваш бокал? Это подходит, слушатель, я уже разрезал плоть времён. А в бокал положим опухоль.

Третье – место.
Скрученное чумой, разрушенное болью и отчаянием небо. Мощённая булыжником улица, запутавшаяся в собственных домах, сминаемая тёмным, слепящим солнцем. Освещение – свечи из крови христианских младенцев. На меньшее Он не согласен.

Четвёртое – увертюра.
Костью по кости, захлёбываясь в оскорблениях, без подготовки и оркестра. Мертвец-Бах желает славы, разлагается в своей яме. Воистину своей. Надеюсь, что всё пройдёт нормально – слушать мне, не Вам.

Вновь Первое – актёр.
Тебе всё подходит? Скоро, скоро. Жди, немного, немного осталось. Я знаю, господин, Ты жаждешь. Подожди, пока ещё не всё готово. Вот, тебе пока что есть дело. Посмотри, сделай. Воплоти (во плоти?). Это тебя достойно.

Пятое – зритель.

Вы ещё здесь, друг мой? Присядьте, я сейчас наполню Ваш бокал. Минуту. Вот кресло для вас, с ножками мантикоры, вот свет для вас, яркий, световых мечей. Вот для Вас леди, юная, нежная. Имя, если интересно, Та. Полное – Танатос.

Ну что, начинаем? Место – на место, дело за дело, время ко времени.

Раз, раз, два, три, четыре, пять…

Ноль – представление.

Под небом, каменным, могильным, в городе, объятом ужасом, сном, тлением, горит костёр в переулке. Дрова – трупы. Собак, людей, крыс. В воздухе витает смерть, легионы мух жужжат, служа достойным аккомпанементом к разворачивающемуся действу. Изредка вдали раздаются стоны умирающих. Впрочем нет, стонут не так уж и далеко. В глубине переулка, на горе тряпья, лежит роженица. Вот, с криком, последним усилием она исторгает на свет ребёнка. Чистого, светлого, несоразмерного окружающей действительности. У матери ещё хватает сил порвать пуповину и спеленать младенца. Потом она умирает.
В переулок заглядывает страж, грязный, усталый, с множеством проблем. Сегодня ему уже приходилось убивать больных, молясь о том, чтобы не заболеть самому. На нашу сцену его, вероятно, привлёк плач младенца.
Наклоняется, смотрит в лицо ребёнку. Сочувственно смотрит, умилённо. И перерезает младенцу горло. Быстро, чётко, глубоко. Не поворачиваясь, чуть сутулясь, он уходит, погружённый в глубину своих проблем, думающий о завтрашнем дне.
В переулке крысы начинает пир…

Занавес.

Зритель в кресле, отвращение в бокале. Прошу Вас, гость, скажите, Вы довольны? Ну, коли так, прошу, вот дверь, Вас встречу за её границей. Мне надо здесь лишь дело завершить.

Разбор полётов.

Актёр, мой господин, Вы были превосходны. Стражник бесподобен. Надеюсь, это было Вас достойно. И скоро будет новое у Вас занятье, подождите. Пока что репетируйте, вот текст.
В Бахе сомневался зря. Пойти и поблагодарить – хорошая у мертвеца выходит музыка. Ему под стать.
Ну всё, пожалуй… Надо дальше двигаться вперёд…
Ах да! Сожгите трупы, город, реальность представленья! Зачем излишние живущим там нести мучения? Не стоит… Всё ж живые люди.

Под философскими зомби в общем случае подразумеваются бессознательные системы, которые поведенчески, функционально и/или физически тождественны, неотличимы и/или подобны сознательным существам. Проблема философских зомби обширна, многогранна, многопланова.
Классификация исследователей. Зомбифилами называют тех, кто принимает тематику зомби для критики или обоснования теорий сознания. Зомбифобы, напротив, тематику зомби игнорируют.
В проблематике зомби наиболее важен аргумент зомби. В общей форме он формулируется условно-категорическим заключением (modus ponens): 1. Если зомби возможны, то некоторая теория сознания ложна. 2. Зомби возможны. 3. Следовательно, данная теория сознания ложна.
Возможность зомби выступает в разных формах. Рассматривается логическая, онтологическая, метафизическая, номическая, физическая, эмпирическая, риторическая и пр. разновидности возможности. Сегодня в проблематике зомби более фундаментальным считается аргумент мыслимости зомби. Он представляется в форме силлогизма: 1) зомби мыслимы; 2) все мыслимое возможно; 3) следовательно, зомби возможны.
«Мыслимость» понимается в дифференцированной форме. Так, Д. Чалмерс использует идеи крипкеанской «двумерной семантики» к понятию мыслимости, выделяя априорную и апостериорную мыслимость зомби. Его последователи отмечают еще ряд градаций – «n-мыслимость». Изучение модальных аспектов проблемы зомби – особая тема. Здесь же хочется обратить внимание на разделение лагеря зомбифилов относительно обоснования или критики аргумента зомби. Будем различать стратегии зобистов, атризомбистов и нейтральных зомбистов.
I. Зомбисты утверждают возможность зомби, или по крайней мере, их мыслимость. Если, например, возможны поведенческие зомби, то ложен бихевиоризм; если возможны физические зомби, то ложен физикализм. Имеются и другие фундаментальные выводы, например: 1) эпифеноменализм истинен; 2) проблема «другого» неразрешима, так как мы оцениваем не субъективную реальность другого. А лишь внешнее поведение, т.е. оцениваем его двойника зомби; 3) сознание не существенно для эволюции природы; 4) изучение сознания для прогресса когнитивно-компьютерных технологий не интересно, и т.д.
II. Антизомбисты заявляют противоположное. Идея зомби настолько абсурдна, что зомби не только вообразить нельзя, но и более-менее связно помыслить. Поэтому по причине немыслимости зомби аргумент зомби не опровергает ту или иную теорию сознания, например, материализм, а, напротив, защищают эту теорию.
III. Нейтральные зомбисты. Они требуют внести ясность в проблематику сознания, распутать сложный «клубок из терминов», большинство которых неопределимо, полисемично, нередуктивно и четко определяется лишь в оппозиции к контрадикторному понятию, т.е. к понятию бессознательного. Над теоретическими проблемами метафизики сознания не стоит задумываться, а нужно обратить внимание на роль сознания в жизни человека и в эволюции природы, практически оценивать когнитивно-компьютерные механизмы воспроизводства квазисознательных феноменов на субстрате, отличном от биологического и пр.
Понятие «философский зомби» исследователи начинают определять контрастным способом, выделяя его среди несравнимых терминов: «Зомби» - это тупой человек; чудной тип; новобранец; коктейль из рома с содовой; пост-панк группа; UNIX- процесс, «вхолостую» использующий вычислительные ресурсы, серия компьютерных игр и пр. К этому списку добавился «компьютерный зомби» - разновидность диверсионных программных средств, актуализирующихся по указанию хакера для засорения Интернета спамом.
Образы философских зомби инспирированы в большей мере голливудскими и гаитянскими зомби. Голливудский зомби – это что-то вроде реанимированного трупа из фильмов ужасов (B-movies), который по отношению к человеку ведет себя агрессивно, поедая его плоть. Данному образу более семидесяти лет, начиная с проката первого фильма («Белые зомби», 1933 г.). Ежегодно такой образ обрастает нюансами из-за появления десятков новых зомбиевых фильмов-ужасов. Гаитянский зомби – существо, управляемое чужой волей и/или лишенное души за счет зомбификации – процедуры заклинания или принятия снадобья. Образ голливудского и гаитянского зомби четко прослеживается соответственно в первом и втором мысленных экспериментах Р. Кирка.
Несомненно, через обыденное сознание образы столь эксцентричных мифических «существ» проникли в воображение и интуицию зомбифилов. Так, Л. Хаусер ярко живописует: «Если голливудские зомби поедают мясо, [то философские] зомби питаются дуалистической материей: на завтрак у них – квалиа. К несчастью для функционалистов, на лэнч у них – программы. А к прискорбию для теории тождества, на обед у них мозги».
Следует отметить, что слово «философские зомби» имеет еще одно курьезное значение, а именно, это – зомби, обсуждающие философские темы.
Для Роберта Кирка важно подчеркнуть в сознании точку зрения «каково быть». «Ничем не быть» или ,точнее, «каково это – ничем не быть» - это «быть зомби». Давид Дубровский считает зомби сложным самоорганизующим устройством, который обладает всеми функциональными свойствами человечкского организма, но начисто лишен внутренней, субъективной реальности. Томас Нагель подчеркивает мыслимость зомби, но невозможность в строгом смысле слова «возможности» и противопоставляет зомби «искусственной личности» (роботу, обладающему квазисознанием). По поводу мыслимости зомби с ним солидарен Фарид С. Масроу, считая, что из знаменитого аргумента зомби следует метафизическая возможность миров зомби, однако зомби можно мыслить лишь негативно. Так же с Т. Нагелем солидарен Стивен Харнад, но уже по поводу оппозиции «зомби/искусственная личность», полагая, что робот, функционально неотличимый он нас, людей, не может быть бессознательным зомби.
Давид Чалмерс указывает на эвристическую роль зомби, считая их гипотезами, которые творчески вдохновляют философов. Он использует в качестве заменителя дефиниции смутную метафору – у зомби «внутри все темно». Более четко позицию самого же Д. Чалмерса прописывает его ученик Ишван Арануси: зомби – это физический дубликат меня, поэтому он должен быть и моим функциональным дубликатом.
Лари Хаусер указывает на деструктивную функцию зомби, так как они разрушают проработанную материалистическую философию сознания и научную психологию.
Арон Ленайер считает зомби дополнительным приемом, «прикормкой» в дискуссиях по поводу проблемы «психика/тело» и исследованию сознания. К нему примыкает Эндрю Бейл, подчеркивая сугубо теоретический и по сути технический характер понятия в дискуссиях по проблеме сознания.
Оуэн Фланаган и Томас Полджер называют зомби «несчастным болваном», который воюет то на одной, но на другой стороне в философских баталиях по сознанию. Однако указывают на продуктивность темы, как как проблема зомби предельно заостряет вопрос о роли сознания, раскрывает несостоятельность функционализма, опровергает тест проблемы «других сознаний» - как можно быть уверенным в том, что некоторые, а может быть, и все окружающие нас люди – не зомби? Тодд С. Моуди, считая зомби функционально полной и детальной дескрипцией познавательной деятельности, т.е. бесчувственным симулякром сознательного существа, полагает, что проблема зомби – это весьма полезная вариация на тему «других сознаний» и яркая концептуализация философских вопросов о сознании. Ден Ллойд «проблему другого» связывает с критерием «зомбиевости» и полагает, что этот критерий влечет лингвистическую неотличимость, при которой не только обычные разговоры, но и даже дискуссии на темы философии сознания нельзя отличить – как будто они ведутся не между зомби, а между людьми.
Следует отметить, что явный подход к определению понятия зомби страдает концептуальной нечеткостью. Как можно помыслить возможность бессознательного существа, которое поведенчески, функционально и даже физически неотличимо от сознательного? На первый взгляд здесь противоречие. Поэтому ряд исследователей считает, например, Э. Бейл, что понятие зомби – это не единичное понятие, а тонкие вариации в конструкции мысленных экспериментов с зомби и эти вариации могут иметь важные последствия для тех или иных философских заключений.